Мир-ловушка - Страница 49

– Суд начался четверть часа назад, наставник. Связаться с Департаментом?

– Не надо. – Магистр ссутулил плечи. – Поздно. По закону никто не может прерывать заседание Императорского Суда, даже сам император. Если б чуть пораньше… Я бы известил Департамент, они бы потихоньку забрали девушку из тюрьмы и передали жрецам Нэрренират. Тогда бы и с эскалаторами наладилось… А если сейчас – нас выставят главными виновниками всех неприятностей! Братья, каждый из вас должен поклясться, что будет молчать о причастности Ордена к этому делу. Цведоний, хоть ты и пьян, а к тебе это тоже относится. Это прегрешение, братья, и нам еще предстоит его отмаливать, но иначе мы сильно навредим Ордену. Титус, Титус, что же ты натворил…

Глава 13

Храм Правосудия незыблемой холодной громадой высился в конце проспекта Неумолимой Длани, на фоне более светлой стены периметра и знойного сиреневого неба.

Оба его фасада, и этот, обращенный к зданиям и улицам Верхнего Города, и противоположный, который смотрел наружу, украшали мозаичные панно. Мозаика изображала императоров в парадном облачении, неподкупных судей, сцены казней. Она скорее подчеркивала, чем смягчала мрачный облик Храма. У зрителя невольно возникала мысль, что сие творение древних зодчих переживет еще сотни поколений панадарцев и будет стоять тут всегда, как бы ни менялся окружающий мир.

В ночи двойного полнолуния, когда и Омах, и Сийис висели во тьме, как два серебряных блюда, из подвалов Храма доносился глухой заунывный вой, ибо там обитал Карминатос, бог справедливости.

Об этом Карминатосе ходили в народе различные слухи. Говорили, например, что, будучи богом справедливости, он является зеркальным отражением той справедливости, какую вершат судьи Верхнего Города, – а поскольку дела с ней обстоят, прямо скажем, неважно, Карминатос с течением времени деградировал и стал законченным психом, вроде Цохарра. Потому его, мол, и держат в подвале на цепях, за семью засовами. Но это была диссидентская версия.

Говорили также, что настоящий Карминатос, удрученный неправедностью и коррумпированностью Императорского Суда, давным-давно сбежал, а придворные маги отловили какого-то демона, засадили в подвал и ныне выдают беднягу за бога справедливости. Это тоже была диссидентская версия.

По официальной же версии, в подвале Храма Правосудия обитал истинный бог справедливости, добровольно согласившийся освятить своим присутствием высшую инстанцию панадарского судопроизводства.

В самом здании было прохладно, голоса гулко отдавались под серыми сводами. Трое императорских судей, в венцах и расшитых оберегающими иероглифами мантиях, сидели в креслах на возвышении. Сбоку, на отдельном возвышении, стояло кресло прокурора. Обвиняемая сидела на каменной скамье в нише, отгороженной от зала мощным магическим экраном. Ее юное лицо осунулось и похудело, но она была умыта, причесана, в чистой рубашке – на суде все должны выглядеть пристойно. Стражников в зале было не слишком много, а маг только один, из начинающих, ибо никаких осложнений этот процесс не сулил.

На скамьях для публики расположились родственники убитых, а также преподаватели и студенты Императорского университета. Парлус, занимавший адвокатское кресло возле скамьи подсудимых, выделил среди них своих главных противников. Родители Обрана Фоймуса. Фоймусу-отцу принадлежит три четверти всех манглазийских рудников, а его супруга, рыхлая женщина в богатом траурном одеянии, является, по непроверенным слухам, тайной поклонницей великого бога Ицналуана и дважды в год приносит ему кровавые жертвы. Мать Вария Клазиния, элегантно-худощавая придворная дама с макияжем в резких тонах. Рядом ее деверь, влиятельный царедворец (отец Вария, теолог, несколько лет назад умер – теологи долго не живут).

Сведения, собранные о них Парлусом, не обнадеживали: все они жаждут мести, все намерены требовать максимально сурового приговора.

Двери были распахнуты, как предписывала традиция. Одна арка выходила на проспект Неумолимой Длани, откуда доносился уличный шум. Парлус знал, что там, за порогом, дежурят десятка три наемников Фоймусов и Клазиниев – на случай, если приговор, против ожиданий, будет слишком мягким либо же если кто-нибудь попытается отбить Роману До-Энселе. За другой аркой виднелась вымощенная белыми плитами опоясывающая терраса, и дальше – солнечная сиреневая бездна.

По обе стороны от арок, и внутри, и снаружи, замерли стражники с ритуальными алебардами. Все как обычно.

– Обвиняемая, вы признаете себя виновной в убийстве Вария Клазиния и Обрана Фоймуса?

Романа подняла опущенную голову, встала – тонкая и прямая, под темными глазищами залегли тени.

– Нет. – Она говорила тихо, но благодаря звукоусиливающему амулету, который висел на стене над скамьей подсудимых, ее голос был хорошо слышен в зале. – Я убила их в порядке вынужденной самообороны. Я невиновна. Почему никто не судил их за то, что они делали?

Студенты начали перешептываться.

– Дрянь! – громко прошипела мать Фоймуса. Фоймус-отец, плотный мужчина с покрасневшим одутловатым лицом, смотрел, набычившись, на судей.

Мать Клазиния простонала: «Мальчик мой», – и промокнула глаза черным кружевным платочком. Деверь что-то шепнул ей, она кивнула.

Слово взял прокурор. Он призывал суд обратить внимание на цинизм и испорченность обвиняемой, которая вначале открыто проявляла неуважение к старым добрым традициям Императорского университета, а потом хладнокровно убила своих товарищей, можно сказать, родных братьев по учебе. А ведь один их них был талантливым, многообещающим теологом! Ее надо казнить таким способом, чтобы она не могла родиться вновь, ее надо разрушить, как бестелесное существо, ибо она несет в себе опасность для благословенного Панадара.